Под общим небом

ОД ОБЩИМ НЕБОМ

Думая о недавнем прошлом, герои сибиряка Сергея Филатова ожидают его отзвука в грядущем

Никак не привыкну к высказываниям, что надо не грузиться, а просто наслаждаться жизнью. Сам, разумеется, не против и говорящим так желаю успеха. Но слишком многое в человеческой культуре и истории напоминает: «Для веселия планета наша мало оборудована…»

Червячок сомнения всё-таки гложет. Вдруг за те 95 лет, что исполнились этой фразе Маяковского, на планете и впрямь что-то переменилось? А за почти две тысячи лет – тем более? Или, может быть, долгожданный перелом происходит именно при нынешней смене поколений?

В одиночку и насухую на эти вопросы ответишь едва ли. Вот и название недавней книги живущего в Бийске прозаика Сергея Филатова «Небо на троих» как минимум частично напоминает об одной из наших национальных традиций. И персонажи заглавного рассказа в старом гараже-голубятне действительно «соображают на троих» – но только пиво. А говорят друг с другом и с читателем, естественно, за жизнь. Отставной лётчик Нестеров – про Афган, безымянный альтер эго автора – о взрыве на ракетном предприятии. Тюремный же сиделец Коля Цыган про свои зоны не рассказывает ничего и никому. Только слушает да гоняет в небе голубей. И, как ни странно, в таком занятии, по ощущению, оказывается к этому одному на всех небу наиболее близок…

В других рассказах и двух повестях, включённых в книгу, умиротворения куда меньше. Они тоже – про судьбы людей обычных, по-своему причастных истории, однако вряд ли оказывающих на неё существенное влияние. И про те жизненные точки, которые как раз-таки влияют на эти судьбы. Например, вгоняют в самоубийственную тоску («Сашенька»). Мешают воплотить юные светлые мечты, постепенно опустошая душу, опуская её в безысходный провинциализм («Провинциальные этюды на исходе сентября») или на фоне ухода одногодков навевая мысль, что жизнь прошла напрасно («Футбол после сорока пяти»).

Бывший профессиональный слесарь, приняв на себя сыновние несчастья, живёт в подвале, читает Бунина и Достоевского и выпивает с заходящими поговорить горожанами – в том числе весьма известными («Философия теплотрасс»). Чеченец Иса, насильно вывезенный с родителями в Казахстан, возвращается в Грозный учиться на строителя – и потом честно по распределению едет на Алтай, где опять же честно работает до пенсии, а потом, оставаясь мусульманином, возводит православный храм («Чечен»). Строившей со всем народом оборонный комбинат Валентине Сергеевне сегодня только и осталось, что вычищать из чайника быстро оседающую на его стенках известковую корку («Накипь»)…

Внимание автора к «маленькому» человеку воспринимается как естественное продолжение литературной традиции. Места как-никак шукшинские, Сростки от Бийска всего в 35 км. Время, однако, другое. И герои, даже тот же подвальный слесарь – отнюдь не «чудики», а едва ли не подчёркнуто обычные люди. По которым прокатились разрушительные 90-е годы.

«Когда-то город этот числился одним из главных центров, где создавался «ракетный оборонный щит страны»… ракеты делаем, да такие, что через всю страну летают и попадают в квадрат размером метр на метр… До сих пор гордость раздирает! Да и культура была, и спорт… Опять же жили мы, радовались, созидали…

Потом… выживать пришлось в «новых» внезапно навалившихся условиях. Многие оборонщики в эти годы оказались в самом прямом смысле за воротами… в основном-то народ весь у разбитого корыта остался… не было в нас тогда духа жадности и стяжательства… просто жили и дело своё делали…

И сухой закон помню…, и старую свою учительницу у мусорного бачка…» («Провинциальные этюды на исходе сентября»)

Беглая публицистичность этого описания, на мой взгляд, отнюдь не делает его излишним. Опыт проживания тех же и последующих лет вполне показал, насколько быстро изглаживаются в памяти многие, даже весьма яркие обстоятельства. Хотя, конечно, лирический герой Филатова прошлого не забывает – тем более что его последствия по-прежнему ощутимы.

«Именно большинство из нашего поколения «создавало оборонную мощь страны», мы заканчивали ПТУ, техникумы, единственный в нашем городе политех и шли работать в «оборонку». Работали, делали ракеты, снаряды и прочие атрибуты мифа о могуществе родины. Потом «оборонка» развалилась. Многие остались ни с чем и безо всяких перспектив на будущее. Целое поколение безработных… Хотя и сегодня во всех газетах видишь объявления – «требуются… требуются… требуются…» И, как приговор – «до 35 лет» («Футбол после сорока пяти»).

Через распад большой родины, СССР, прошли близкие родственники автора, которые, как следует из документальной повести «Позёмка», всю жизнь проработали на добыче урана в Узбекистане. А переехав оттуда, напоролись на известные прелести общения с уже российскими чиновниками. Тот же самый комбинат не разваливался – был сознательно убит – на глазах главного героя повести «Калина Иванович и его кочегары». Только и осталось от него, что котельная, умирание которой и составляет фабулу повествования.

Злободневность представляемых автором событий в их кратком пересказе опять же повышает публицистический, если не сказать газетный градус. Однако его высота – отнюдь не повод усомниться в художественности полного текста. В той же «Накипи», например, две жизни – прошлую и нынешнюю – объединяет тёплая одежда. Только раньше её в несколько слоёв надевали работницы в холодных цехах, а теперь – торговки на рынке. Да и сам образ накипи представляется хотя и бытовой, но весьма сильной печальной метафорой произошедших перемен.

Соединить три весьма разнородные истории, сведённые в «Позёмку» – об уже упомянутых родичах, о судьбе одного из тобольских родов и личную историю отношений автора с отцом, помогает образ двустворчатого складня. Даже будучи разделена, дорожная икона символически подтверждает неразрывные связи людей между собой, а их судеб – со временем, которое им выпало.

Если не заложниками, то пленниками нынешнего времени в повести «Калина Иванович и его кочегары» вместе с главным героем и его помощниками оказываются и те, кто вроде бы стал новым хозяином жизни. Бывший комсомольско-партийный секретарь Виталий Бобров, ставший, в конце концов, хозяином той самой котельной. Подумывавший о карьере учёного Кирилл Уткин, в итоге превратившийся в профессионального ликвидатора предприятий. А вошедший в «Позёмку» документальный рассказ о тоболяках Городецких, которым достались все перипетии российских революций первой половины 20 века, подчёркивает сходство тех событий и их последствий с тем, что случилось и последовало в девяностые.

Те же образность и неторопливость повествования чуть размывают, смягчают его жёсткость. И всё-таки оценка, которую Филатов даёт произошедшему и происходящему со страной в последние десятилетия, вполне ясна. Оптимизма по его поводу не испытывают ни автор, ни его герои. И в этом отношении книга «Небо на троих» отчасти напоминает роман оренбуржца Петра Краснова «Заполье». Она тоже – об историческом поражении.

Но если Краснов своими картинами степной природы всё-таки оставляет надежду на возрождение, то Филатов заканчивает весьма жёсткими предостережениями. Делает их, как подобает потомку переселившихся на Алтай староверов, тот же Калина Иванович. Не клеймя – размышляя. Но с уверенностью, что рано или поздно всё это ещё аукнется…

«…Понимает Калина Иванович, выше брать надо. Только страшновато как-то, неуютно становится от этого понимания. Получается – даже подумать дико! – что предало этих людей их же государство. То самое, ради которого они своего здоровья, своих сил и знаний не жалели!..

…сейчас вот власть предержащие пытаются кучковать молодняк. Играются, флэшмобят… Конечно, на первый взгляд… пусть играются в нерабочее время, пока молодые. Другое настораживает… инстинкт у них ройный вырабатывается… А последствия… – целое поколение роёв, выходит на Майдан и хором прыгает… Ройный инстинкт толпы…»

О роях – это со знанием: герой как-никак пасечник тоже потомственный. И партиям нынешним прямым текстом отвешивает, и пенсионной реформы инициаторам. Ибо «хочется Калине Ивановичу справедливости, хоть какой-то всеобщей – для всей страны, для всех людей; хоть самой малой – для жителей их небольшого вымирающего медленно, но верно городка…»

Но откуда эта справедливость возьмётся – бог весть. Ибо, сообщив своим помощникам о закрытии котельной, посреди повисшего молчания «почувствовал Калина Иванович вдруг ясно, как отдаляются они все в эти минуты друг от друга… Дальше – каждый сам за себя!.. А может, это просто конец чьего-то отпущенного Богом времени, подумалось… Или это какое-то начало чего-то нового… Только вот чего?»

Похоже, иногда спасительное и всегда лукавое отделение автора от лирического героя в этом случае исчезает. Теми же мыслями явно обуреваем и сам Сергей Филатов, в нынешнем году разменявший седьмой десяток лет. И пополняет читательские сомнения в безбрежной возможности жизненных наслаждений.

Андрей Расторгуев

Филатов, С. Небо на троих. Рассказы, повести. – Бийск: ООО «Матрица», 2019. – 244 с.

02,06.2021

К списку

Создание сайта