Я родился в проклятой стране

Многоголосье. Поэма

НОГОГОЛОСЬЕ

Поэма

Все веское лишает веса
злой день и час,
когда тяжелая завеса
спадает с глаз
и открывает взору вместо
былых украс
состав проклятого замеса,
что вложен в нас.
Такое смутное мятенье –
лишь полоса.
Но поначалу –
только тени
и голоса.

I
Вещего искать в России –
семь досад…
Кольца, кольца годовые –
семьдесят.
То лечили,
то давили –
разное.
А все кольца годовые –
красные.
Что в Казани,
что в Рязани –
четкие.
А круги-то под глазами!
Черные…
Уцелел, не дея злое –
радуйся…
Вот такая на изломе
радуга.
И еще проявит время
комлями,
то ли ветка,
то ли древо
сломлено…

II
На заре седьмого дня
белый свет.
На заре седьмого дня
бел снег.
И следы зверей читай,
как с листа,
и спокойна и чиста
высота.
Но чернеет над толпою
кумач,
и восходит горем вспоенный
плач,
и плывет тяжелый гроб
сквозь тоску
черной лодкою
из Горок
в Москву…
И морозное бело
зарево,
все дороги замело-
залило.
В скором времени они
на беду
всех, прошедших перед Ним,
разведут…
Пленка тонкая дрожит –
фильм стар.
Как ссутулился Дзержинский –
устал.
И торопятся бойцы,
возводя,
склеп ушедшему.
Другим –
пьедестал…

III
Огонь затеплился, затлел.
Ему бы вспыхнуть над землею!
Но встала на седьмом столе
свеча, увитая змеею…

IV
Даю тебе черную землю навеки –
владей,
и черного хлеба кусок,
пересыпанный белою солью,
и белую скатерть
на свежеоструганный стол.
На скрытых побелкою
ликах угрюмых святых
счастливую тень черно-белой
улыбчивой жизни –
виденье, живущее только
в глухой темноте…
Даю тебе черное слово –
для черной хулы,
а белое слово – для белой
безудержной славы.
Иные лукавый влагает
в кривые уста…

И, самую сущую видя
из тысячи правд,
я сам на беленом холсте
обезглавленной веры
кровавою краской
свои письмена
начертаю!

V
Там, где небо голубей,
над двором
вьется стая голубей
меж ворон.
Там сему всего два века назад
еще взмахивал
палач топором.
Ворон триста лет живет –
не умрет,
клевал-выклевал
кровавленый лед
из заносчивых стрелецких очей,
а теперь мрачнее тучи
у ворот
осерчало бьет крылом воронят:
- Что-то нынче никого
не казнят,
над Лубянкою летай – не летай,
человечиной уже не манят.
Ни опричников тебе
стремена,
ни со звездами тебе
ремена,
ах, былые времена-времена…

Ворон, ворон,
смертный мой –
не блажи.
Не кружи над головой.
Не кружи!

VI
Колхозник ли,
болтун ли,
вор –
четыре к ряду!
До северных Тиманских гор
четыре кряжа
и – коль сподобишься дойти
не до погоста –
неделя пешего пути
от Княжпогоста.
Там сороков до сорока
судеб заплетья,
и все огромные срока –
тысячелетья.
Там дождь прольется над горой
и на откосе
дорожной насыпи крутой
отмоет кости…

VII
А у меня никто не перешел
ночную тьму державшего порога.
Но отчего ж
из собственного рода
я лишь немногих
знаю хорошо?

VIII
Свеча иная на столе:
две нити воска
заплетены на фитиле,
как мир, неплоско.
Одна себя желает сжечь
для всех грядущих,
в другой разлита злая желчь
из предыдущих.
Тень на стене от язычка,
виясь, чудила…
Свеча свалилась от толчка
и зачадила…

IX
На двадцать лет
повязкой на глаза
туман.
И путь определяй на ощупь,
чтоб тем,
кто в накатившей мгле возропщет,
не разобрать,
вперед или назад
идем в слепом
безмолвии туманном.
Чтоб истина
представилась обманом,
чтоб истиной
представился обман,
на двадцать лет повязкою
туман –
на треть
судьбой отпущенного срока.
От вытянутых пальцев
мало проку –
по камешку пути не опознать.
И обрести пропавшую дорогу
трудней в сто крат,
когда,
вобрав уроки,
слепые дети
станут вырастать…

X
Глаза болят!
Верните темноту –
мой черный мир,
не знающий оттенков
и этого клубка
сплетенных змей,
зовущихся дорогами.
Оставьте
для зрячих злое право –
выбирать,
какою из клубка
себя ужалить.
Мне, право же,
привычней от рожденья
покорствовать
руке поводыря.
И, наконец –
подумайте о них:
коль на земле прозреют
все слепые,
на что поводырям существовать?
Помилуйте же!
Я ослеп от света…

1987-1988

© А.П.Расторгуев

1982-1991

К списку

Создание сайта